ТАТЬЯНА ТОВАРОВСКАЯ

СМЫСЛ ЖИЗНИ

 

Служба в церкви деревушки Брамшот и последующие поминки были в субботу. И уже поздно вечером можно было увидеть снимки на Фэйсбуке – они попали мне на ленту от Ади, и меня там нет. Ну и правильно, я им всё-таки чужая, хотя меня пригласили. К тому же я ведь уже почти год не работаю кэрэром, и о смерти мальчика узнала всё из того же Фэйсбука.

Пусть он у меня будет Ноем, хотя имя его произносится на английский манер. Просто на всякий случай, мне так комфортнее.

 

Я люблю старые деревенские церкви. Эта ещё знаменита своими могилами солдат Второй Мировой – их лечили в госпитале, где ныне построен тот большой посёлок для «кому за-», но теперь два этих места разделило шоссе.

В такой церкви всегда уютно, вдоль деревянных скамей – ряд подушек для желающих встать на колени, свет пробивается сквозь витражи, пожилой пастор рассаживает всех по местам – он ещё не до конца облачился, и его ряса таки подвязана верёвкой, – а народ постепенно заполняет помещение, приветствуя друг друга то поцелуями, то похлопыванием по плечу, то рукопожатием. Многие в тёмном, в костюмах и строгих пиджаках, но есть, которые и в джинсах, Ади же вообще в своей красивой национальной одежде бирюзового цвета, и друг в такой же, белой, так их попросили, потому что Ади – мусульманин из Нигерии. Он больше всего времени проводил с Ноем последние годы, даже в госпитале с ним сидел, его тут все знают и здороваются.

А второй парень пришёл незадолго до моего ухода, я с ним мало  пересекалась.

 

Мальчик Ной родился преждевременно, так что было бы закономерно ожидать с ним проблем, но Господь почему-то решил его отметить особо: проблем оказалось море, и доктора без конца предупреждали родителей, что ребёнок не жилец.

Но особость Ноя проявилась и тут: он выживал раз за разом, а умер вот только сейчас, в возрасте двадцати шести лет, оставшись для всех «бэби», малышом, объектом ежедневной заботы и беспокойства. Не будь у него пары самоотверженных родителей, и живи он в другой стране – всё бы кончилось гораздо раньше. А так мы видим фотографии смеющегося Ноя в коляске – маленький, он не так уж сильно отличался от других детей, и жилось ему хорошо. Однако с возрастом нелады со здоровьем усугубились: кости росли неправильно, сдавливая грудную клетку, гибкость ушла, зато пришли регулярные инфекции, из-за которых Ной всё чаще попадал в госпиталь, где, кстати, бывают свои косяки. Но там его хорошо знали, помогали, как могли.

И он держался, и родители держались, хотя уже начинали потихоньку сдавать: они же не слишком молоды, усталость накапливается с годами, и впереди никакого просвета, ни малейшего...

 

Это была очень хорошая служба, всё получилось красиво: музыка, хор, речи, стихи и гимны, которые мы все спели. Родители вспоминали всякие забавные случаи из жизни Ноя, пока он рос, ходил в свою специальную школу, бассейн и на разные другие мероприятия, и все его любили.

Я вспомнила, как не сразу поверила, что Ной узнаёт своих кэрэров (помимо  родителей и друзей дома), что он общается, отвечая по-своему, когда с ним играют. А потом убедилась, когда он заулыбался на болтовню одной из дежурных девушек (кроме Ади с Ноем сидели днём другие кэрэры из его агентства), стал вертеть головой, издавая явно приветственные звуки... А ещё он любил парней, особенно Ади – тот с ним не церемонился, ловко ворочая так и эдак, тормоша и потряхивая...

Я так не умею, вот что, не дотягиваю до должного уровня. Конечно, я старалась, особенно, когда мы купали Ноя – он любил воду, – и я всегда была внимательна к состоянию его кожи, к тому, чтобы аккуратно усадить его в кресло. Но я так не вкладывалась, мне было интереснее перекинуться парой слов с Ади, который никогда не забывал разговаривать с Ноем.

И та девушка – мы с ней редко оказывались в паре – она учила меня увидеть любые неудобства для мальчика – ведь он не скажет, если будет больно.

Впрочем, однажды Ною действительно стало больно, и он заплакал, а я так перетрусила, просто не знала, что с ним делать – но его мама как раз вернулась с работы и быстро разобралась, что к чему.

Зато Ной любил музыку, тут уж сомнений нет. Дома ему обычно ставили детские песенки или что-нибудь из фольклора, но в день, когда Ною исполнился двадцать один год, Лоренс сказал, что нечего, Ной уже не дитя, и врубил кое-что покрепче. И даже немного станцевал.

 

В конце службы нам раздали по свёртку с маленькими луковицами – посадить в память о Ное. И ещё народ клал денежку в фонд детей, родившихся преждевременно; пластиковая коробка быстро наполнилась купюрами. И мы отправились в школу, где преподаёт мама Ноя – она много лет учит младшие классы. На поминки – или как их тут называют?

Я ехала и думала, что хорошо вот так посидеть в церкви. Поговорить с Создателем в кои-то веки, лично от себя (хотя я всегда иронизирую над попыткой установить с Ним неформальные отношения). Благодарю тебя, – сказала я мысленно, – что ты не оставляешь меня своим вниманием, давая уроки, как сегодня. Чего именно? Наверное, любви. Или смирения, я знаю?..

В разговоре с Создателем для меня самое главное – вовремя остановиться. Потому что в моём мысленном голосе постепенно начинают появляться скандальные ноты тётки-соседки – той, что непременно надо высказаться там, где не просили.

Какого чёрта – это меня уже понесло – Тебе понадобилось вываливать на несчастного малыша весь набор прематурных бед? Мало было неработающих рук и ног? Хорошо, но пусть бы у него оставался разум – ведь он был задуман острым, ироничным парнем, разве нет? Пусть слепым – ну, дал бы ему хотя бы одну руку, чтобы играл на пианино, хотя бы голос, чтобы пел. А лучше ещё глаза, чтобы видел родителей и сад, что обхаживает его отец, и его голубей, часть из которых уже переселилась на крышу «Якоря» ... Да, кстати, если бы у Ноя были обе руки, он бы мог доехать до «Якоря» сам и говорить, например, своему папаше: сегодня у нас гости, забыл? Пошли домой, мама уже вернулась из школы...

Тебе было жалко, Господи?

 

Мы с Ади один за другим припарковались на дальней от правильных, открытых ворот, парковке. Территория школы большая, надо было проехать вперёд, но мы решили просто дойти пешком по аллее, засаженной с двух сторон кустарником. День кончался, небо было ясным, и молодой месяц потихоньку пробирался через голые ветки деревьев вверх по оранжевому небу. Вслед за ним вставала яркая звезда, название которой я всё время забываю.

В большом зале одного из зданий было людно, две женщины наливали чай и кофе, на столах стояли закуски. Народ болтал и смеялся.

Я вышла наружу, чтобы позвонить своим детям, застрявшим сегодня в Лондоне. Попыталась сфотографировать месяц и звезду – я люблю уносить с собой что-нибудь помимо...

Когда я засобиралась домой, Ади и тот, другой парень, тоже решили, что им пора. Мы вышли вместе, прошагали через лабиринт школьных строений и, как сказали бы англичане, я неожиданно found myself на тёмной аллее, можно сказать, в кустах, с двумя парнями из Нигерии, уже отчётливо клацающих зубами. Вечер был холодным, и курточек, натянутых поверх национальных костюмов из хлопка, им явно не хватало для согрева. Даже мне, в моих шерстяных брюках на подкладке и кашемировом пальто почти до пят, было зябко. Так что попрощались мы несколько поспешно.

 

Благодарю тебя, Создатель, мысленно бормотала я, выруливая на шоссе. За то, что мне отмерено, я не гордая. Конечно, было бы неплохо, если бы ты оказался порой чуть более щедр, да уж ладно...

Луковички я посадила вчера – ведь уже декабрь, надо поторопиться. Правда, так и не разглядела, крокусы это или подснежники. Но я люблю и те, и другие.

 

5.12.2016