Конечно, наши взаимоотношения с родственниками клиентов требуют целого опуса. И я его напишу. Но про Билла – старика Билла, что живёт на Haslemere Road, в таком маленьком бунгало на пятачке возле спортивной площадки – наверное, надо бы написать отдельно.

Тем более, он, скорее всего, там больше не живёт.

​

 Билл оказался нашим клиентом самым стандартным образом: жил один, ослабел, несколько раз упал, плюс локальный очаг рака кожи, что тоже не прибавляет здоровья. Вообще-то он не очень стремился получать помощь, но, видимо, сын уговорил, и пакет был сделан аж из трёх посещений: два получасовых и утром 45 мин. Хороший пакет.

Сын как-то поначалу то и дело появлялся у папы, разговаривал с нами очень заинтересованно, задавал вопросы, как мол нам всё тут улучшить, и чуть ли не записывал ответы в блокнотик. Прямо прелесть что за родственник, и я, на которую ему не повезло наткнуться, сразу же начала ему на эти вопросы подробно отвечать. Как тот дурак, который дорвался.

Потому что Билл – это такой вариант холостяка-рукодельника. Он всё норовит сделать сам – вон, у него типа оранжерейки пристроена прямо к дому, из металлических реек и стекла. С виду – сейчас рассыплется, но ведь стоит, причём, видимо, давно. Он там бельё вешал, помидоры выращивал и хранил какие-то непонятные штуки, тоже из рода инвентаря.

Пока Билл был помоложе, всё это, наверное, имело вполне достойный вид, но потом, за годы постепенного убывания зрения и сил, перешло в категорию разрухи. Но Билл как раз своих привычек менять не собирался, хотя помощь нашу постепенно принял. Можно сказать, снизошёл до принятия, потому что по большому счёту ему и так было нормально, не беспокойтесь.

Вот падать, конечно, нехорошо, хотя, честно говоря, не обязательно каждый раз поднимать fuss и названивать доктору.

 

Первое, что я начала обсуждать с сыном, это ванная (она же туалет). К нашему появлению это уже стало не ванной, а чёрт знает чем: всё ржавое, ободранное, а на деревянной облупленной доске лежат почему-то инструменты. Вот что, скажите мне, делает в ванной молоток? А посудная щётка в раковине, а?

Конечно, Билл в ванной давно не моется, но надо же чтобы мылся. А ему туда, понятное дело, никак не влезть, – слава богу, он и не пробует. Следует сделать wet room, это обсуждается с GP, потому что есть шанс получить бесплатно, наверное, со всеми девайсами. Сделать душ с креслом – вот здесь, – заодно переложить всю плитку, вставить новую батарею... Это хлопотно, но зато уж потом никаких проблем с мытьём, вот.

И сын мне так покивал, и потом сказал, что обсудил, с кем положено, процесс пошёл, не беспокойтесь. А пока, значит, так. Уж потерпите.

 

Первый визит наш, между тем, бывал где-то около 10-ти (ну, такая неприятность – много утренних клиентов). Да хоть бы и с 8-ми – Билл всё равно вставал раньше и совершал свои утренние процедуры сам. Как умел.

Ночью он в туалет не ходил, а использовал сосуд: бывшую молочную бутылку с отпиленным верхом. Вообще-то эти бутылки не очень годятся для многоразового заполнения, особенно мочой, но Билл, видимо, этого не знал. Кстати, настоящую ночную «bottle», с крышечкой, легко можно приобрести в любой аптеке. Но Биллу, видимо, не сказали.

Кровать его не имела, разумеется, специального наматрасника, бельё было всё больше старое, некоторые простыни почему-то сшиты из половинок и ярко-розового цвета, притом белья явно не хватало для нужд джентльмена, способного иногда неудачно присесть на койку.

Часть одежды была маловата, особенно свитера – видимо, после неоднократного прокручивания в машинке. Штаны же Билл предпочитал классические: с ширинкой и пуговицами.

Смотрите, говорила я бедному Сыну, отловив его очередной раз: Билл ходит с рамой, которую не любит, или с палкой, которую предпочитает. Но с палкой передвигаться гораздо опаснее – поэтому мы стараемся потихоньку приучить его к раме. Однако даже с рамой, дойдя до туалета, он должен двумя руками взяться за брюки. Двумя! И ему трудно их расстегнуть – пальцы не очень хорошо работают. А при этом – внимание! – он ни за что уже не держится. Потому что две руки заняты, а больше у него рук нет. Зато вокруг много твёрдых предметов, о которые он стукнется, если упадёт. Опять же, время – ему ж пора в туалет... Надо купить спортивного типа трикотажные штаны, на резинке. Их и одной рукой можно снять.

И ещё хорошо бы побольше трусов, потому что прокладки Билл не использует. И свитера правильного размера, чтобы ему легко их было натянуть. Не один, понятно – Билл же не надевает фартук, когда ест, сами знаете...

Сын кивал, глядя на меня затравленно, и уезжал на полгода в Казахстан. Он там работал.

 

Во время отлучек Сына за Биллом ухаживала его супруга, средних лет женщина из Гонконга. То есть, она вообще-то проживала в Британии, но, видимо, в Гонконге у неё оставались какие-то связи. В первый момент я вообразила, что это, так сказать, свежеиспечённая жена (она не очень хорошо говорила по-английски), но потом выяснилось, что браку лет двадцать, и сын доучивается как раз в Гонконге, сам выбрал.

Билл постоянно стебал невестку, вышучивая её акцент. Она же кротко отмалчивалась, регулярно привозя ему продукты и делая небольшую уборку. От небольшой уборки было мало пользы, но большую должны были делать профессионалы, за денежку, и приставать с этим к Невестке у меня не поворачивался язык.

Я ей сочувствовала, знаете ли: муж свалил очередной раз на многие месяцы, оставив ей заботу о своём папаше, который ещё и пристаёт к ней с замечаниями насчёт её английского (уровень которого – не его забота), забывая поблагодарить за бесперебойную доставку того-сего.

Мне казалось, что Невестка избегает встреч с нами (возможно, не желая выслушивать очередные просьбы), но если мы пересекались, я старалась быть как можно дружелюбнее. Хотя говорить с ней было всё-таки нелегко.

Билл, слушая наши нечастые беседы, мгновенно вклинивался вполне по-шовинистки, сообщая нам капризным голосом, что он нас совершенно не понимает, нельзя ли перевести? На что я мирно предлагала ему не волноваться, потому что это так, женская болтовня, ему будет неинтересно.

Невестка вела себя неизменно уважительно и тихо, называя Билла «дэдди» и появляясь несколько раз в неделю. Мы стали оставлять ей записки, и она иногда на них отвечала.

 

Быт Билла особенно не менялся. Он любил сам себе поджарить утром бекона с яйцами (масло не выливайте, пожалуйста!), уважал сэндвичи, не возражая против овощей, в обед ел горячее, а на ночь оставался, уже переодетый, возле телевизора. Передачи Билл смотрел довольно интеллектуальные, и потому, например, все дебаты «о вечном» вызывают у меня стойкую ассоциацию с переодеванием Билла. У него частенько барахлил желудок, что, в условиях отсутствия прокладок, не украшало нашу рутину.

Никакого утреннего мытья у нас не получалось (хотя это было в Плане), полтора года прошли без малейших изменений насчёт переоборудования ванны. Правда, в какой-то момент появилась дама, предложившая установить в ней движущееся кресло, но процесс увял, не начавшись: ванна не годилась для мытья, а Билл не желал кресло.

Утренние 45 минут улетали только так: передвигался Билл всё медленнее, одевался всё неправильнее (регулярно забывая, например, трусы), а убирать и стирать приходилось всё больше. Я честно старалась держать Билла в чистоте хотя бы частями, но, разумеется, слой грязи нарастал. Добавляли ещё мелкие недомогания: то раковый очаг начинал кровоточить, то образовывалась какая-нибудь ссадина. Пару раз, презрев строгий запрет, я подстригла ему ногти на руках – а то он пытался справиться с этим сам, когда ноготь ломался или трескался, делая любые манипуляции небезопасными. Ноги я не тронула, но постоянно рапортовала в офисе, что надо и это, и ещё многое другое – собственно, как поступали все остальные кэрэры, посещавшие Билла.

Несколько раз Билл оказывался в госпитале, к тому же он всё чаще падал. Во мне тихо зрела злость по отношению к его отпрыску: свалил заботы о доживающем отце на супругу, а сам смылся, – как бы по работе – и бог знает, с кем он там живёт в своём Казахстане. Я прямо уже закипала и плевалась ядом.

Сын появлялся нечасто, однако постепенно были куплены и простыни, и правильные штаны, и даже ночная бутылка. Всё-таки не зря мы старались.

Офис проявил настойчивость: была нанята уборщица, специальная сестра стала приходить подстригать ногти. Непрерывные стирки высушивались в новом тамблдрайере – его установили под руководством Сына в «оранжерее».

Билл уже не выращивал помидоры и не жарил себе бекон, но кушал с удовольствием и сидел в своём кресле, которое вообще-то имело подъёмный механизм, но он, к тому времени, когда, отыскав пульт, я принялась уговаривать Билла им пользоваться, отчего-то сломался.

Что же до ванной, то ни о каких её перестройках уже не было речи.

Зато Невестка развесила по стенкам красивые календари, а также фотографии внука и всех их троих: они успели идиллически отпраздновать завершение обучения в Гонконге. Красивый мальчик-полукровка в квадратной шапочке улыбался рядом с родителями, а также обнимал девицу, которая сразу мне что-то напомнила. Я поинтересовалась национальностью девочки – да, оказалась русская. Вы там поосторожнее, шутила я, русские девочки охотятся за такими призовыми мальчиками. Невестка улыбалась.

Интересно, думала я, если внук родной, то он мало похож на отца: азиатская яркость всё забила. А вот сходство между Биллом и Сыном, пожалуй, есть.

А где же супруга Билла? Никаких фотографий не видно. Рано овдовел или развёлся?

 

А потом Билл опять упал, уже более серьёзно. И снова упал. И его оставили в госпитале после переломов.

Незадолго до ухода, болтая в офисе, я снова упомянула его сына. В том плане, что он, конечно, старался, чего уж – вон даже сушилку организовал. Хотя мог бы побыстрее включиться, потому что бедному Биллу недолго уже оставалось радоваться домашнему очагу.

И тут Вики, прекрасная девочка Вики, оттрубившая когда-то кэрэром, можно сказать, рядом со мной, предупредительная и терпеливая до крайности, как-то мимоходом сообщила, что Билл вообще-то бездетен.

То есть как, изумилась я, позвольте! О, эта наша пресловутая конфиденциальность, вечно ставящая таких, как я (не по делу активных) в заслуженное положение идиотов!

Впрочем, в офисе тоже не всё узнавали сразу.

 

​