НА БОЛЬШОМ ЭКРАНЕ
Я ВЫГЛЯЖУ ЛУЧШЕ :-)
ЗАНАВЕС!
Сегодня у нас День Влюблённых. Ну и славно – большую его часть я провела дома, без валентинок и букетов, в совершенной благости. Под вечер, однако, вспомнила, что собиралась устроить себе променад, купив заодно овощей в Лидле. Это такой магазин для любителей экономии, и овощи там вполне приличные, а также выпечка недурна.
То есть, несколько порастратившись (мы тут погуляли, съездив туда-сюда), самое время сгонять пешком в Лидл. А потом можно с чистой совестью съесть два хлебца с песто и козьим сыром, предварительно их подогрев и налив себе кружку горячего чая. Потому что мне завтра аж 57 – имею право!
Вообще-то я намеревалась сочинить стих про день Святого Валентина. Последнее время так получается: что-то меня задело – и выскакивает стих. Не скажу, что особо высокого полёту, но уж какой есть.
Вот так я дотопала в темноте до Лидла, пытаясь не растрясти по дороге рифмы, набрала разумной тяжести пакет и тут вспомнила, что дочь моя Валерия накануне показала мне, как добираться домой вдоль железнодорожных путей со стороны промзоны. Давно перестав выгуливать детей, я подзабыла этот путь, который, пожалуй, самый короткий: надо только пройти под рельсами в конце дороги – и ты выныриваешь на Боро, а там уже совсем рядом. Она сама так всегда теперь делает, особенно если с велосипедом.
У меня были некоторые сомнения: вечером в этих местах безлюдно. Но дорога оказалась отменно освещена, и прямо перед проходом торчал фонарь – всё учтено. Сам этот небольшой тоннель, когда-то довольно грязный, последний раз порадовал меня прибранностью. Похоже, кто-то следит за тропинкой и заботится о растениях вокруг.
Свернув в тоннель, я едва не столкнулась с женщиной, что-то собиравшей в тени. Мы поздоровались, как здесь принято, и она подвинулась, пропуская меня на тропинку. Я заметила у неё на ладони какие-то светлые кусочки, перепачканные землёй. Язык мой – враг мой: разумеется, я полюбопытствовала, что это.
Я не спросила, как её зовут. По возрасту – за 60, толстые очки (когда-то и я носила такие) и тяжеловатый верх (а куда его денешь, если оно растёт?), при том прямая, подвижная, легко наклоняется и даже сидит на корточках. Немного похожа на меня, так я вдруг решила. Хотя гораздо выше. Да, и ещё волосы – седая копна, красиво посверкивающая при свете фонаря с той стороны тоннеля. Она сказала – смотрите, этот куст уже зацвёл. Понюхайте!
И почти сразу стала рассказывать о своей маме, которая умерла три года назад.
Мама жила в этих домах лет сорок – с тех пор, как их построили. У неё был паркинсон. И сопутствующая деменция тоже была, но – вы ж знаете, как оно бывает – за день всё может меняться в обе стороны. То острая, всё схватывает, шутит – то наоборот. И ещё она уходила гулять – а кто её удержит, она тут живёт. Захочет – и дойдёт аж до Меона, ищи её потом!..
Нет, через Боро она нормально переходила, эти навыки никуда не делись.
Но она постоянно требовала внимания. Не ухода – именно внимания. Не отпускала.
– Я тогда не жила с ней, я жила с мужем, тут недалеко, но мужу ведь тоже нужна забота. А она меня держала, 24/7... Пришлось уволиться – я всё время опаздывала. Да и сил уже не оставалось – днём и ночью с ней...
Нет, ей не полагались деньги от Social Service-а – так было в их брошюре. Потому что savings. Потому что она была домовладелицей. Она за всё платила сама – вы представляете, как можно существовать на столько в неделю? И мне тоже ничего не полагалось – ведь я с ней не жила. Она могла просто заплатить мне – она, но не они.
И ещё много чего: про невозможность почему-то потратить свои деньги (например, на отпуск), про бесконечные формы («заполнишь не так – накажут!»), про то, как далеко не всякий приживается в care home («да, мама была общительная, но я же говорю, ей нужно было внимание – могла выйти здесь на улицу и буквально ловить прохожих, чтобы с ней поговорили, могла даже ущипнуть») – поэтому и оставалась тут, до самого конца.
Я чувствовала, что-то от меня ускользает, привычно приглядываясь и вставляя свои пять копеек (это было не обязательно). Отслеживала интонацию (уже слёзы в голосе – надо бы как-то успокоить) и движения (хорошая координация, крепкая спина), радовалась ответам (нет, всё-таки это диалог пока). Однако, что за путаница с пособиями – ну почему я так никогда не сумела с этим разобраться? Похоже, женщину всё-таки несколько надули, не сказали вовремя о дополнительных опциях («и что, говорю я им – вы мне теперь это выплатите задним числом?»).
– Этот дом постепенно приходил в негодность – плесень под обоями, до самого верха. Потом, я продала тот, другой, – и переселилась сюда. Когда не стало мужа.
Нет, никаких кэрэров – вы знаете, сколько это в час? А какие у них правила! Оказывается, нельзя идти за человеком, если он поднимается по лестнице – чтобы его не ловить. И падающего тоже нельзя трогать...
Я не могу устроиться на работу – слишком большой стресс с этими интервью и бумагами. Я, например, заболела и не пришла в назначенный день – так они мне потом даже не перезвонили... Нет, я не хочу работать кэрэром. Убирать за другими – это не то, что за родным. И все эти строгости: то нельзя, это нельзя! Нельзя обнимать, нельзя помочь подняться тому, кто упал.. Я не привыкла к такому холодному обращению с людьми...
И вот теперь я совсем одна.
А на дорожке в тоннеле она собирает куски мела. То есть чистит. И пропалывает летом. Поэтому там сейчас так культурно.
Пока мы стояли, прошло несколько собаковладельцев и ещё пара припозднившихся без собак. А также проехало три поезда. И начал сыпать дождь.
В конце концов я распрощалась – прощание было неожиданно лёгким, женщина улыбнулась и, махнув рукой, пошла в сторону – видимо, к дому. Куски мела она бросила в пластиковый горшок.
Я сделала пару снимков – на втором, совсем уж в духе импрессионизма, видно светлое пятно – это седая грива моей новой знакомой.
Я шагала и вспоминала, как, буквально минут за десять до этой встречи, меня посетила мысль... Даже не мысль – некое ощущение. Когда после постоянной езды на машине идёшь по родному городу пешком, начинаешь замечать всякие дворы, лестницы, переходы, до которых тебе обычно нет дела.
Я совсем мало знаю свой город – так мне подумалось. Вот если бы я работала тут кэрэром, я бы уже была в курсе, куда ведёт тот закоулок, и что вон там есть двери сразу в несколько квартир... Допустим, были бы у меня те самые 16 часов в неделю, с которых я начинала...
И тут мне прямо дурно сделалось, такое неприятное чувство в животе. А потом эта женщина в тоннеле, с камешками в руке.
– Дорогое Мирозданье, – мысленно бормотала я, – Это ты о чём, а? Это зачем? Мы же договорились, что я теперь только пишу. Ну и немного занимаюсь хозяйством, могу вот забрать-отвезти ребёнка, если требуется. И всё, и не надо нам больше интересных встреч, особенно в тоннеле, почти ночью. С какой такой ёлки? Бред, морок, я с этим уже закончила, не хочу!
14.02.2017
