Джойс – не одинокая старушка, у неё всё хорошо. Она и сама часто говорит: всё хорошо, слава богу.

Джойс ходит в церковь по воскресеньям – если не скользко, не дождливо и не слишком холодно. Провожатые обычно находятся, а если что-то не залаживается, она улыбается и отвечает без огорчения: ничего, сегодня дома посижу.

Джойс слепая.

 

Я не была регулярным кэрэром для Джойс, но периодически появлялась у неё, подменяя других. Крайне независимая, она старается как можно больше делать сама. Вот, правда, последнее время плоховато ест, ослабела и немного подсела с памятью, но, что называется, держится. Из рутины, помню, я только иногда забывала переклеить ей пластырь с анальгетиком (у многих старушек болит спина, и этого уже не исправить), да с глазом как-то однажды подняла тревогу: мне показалось, что у Джойс конъюнктевит.

Дело в том, что один глаз у неё был... не очень благополучным, что ли. Смотрел не туда, и я всё пыталась вспомнить, как оно называется – точно видела в энциклопедии... В общем, мне было неловко тогда беспокоить Джойс своими манипуляциями с салфеткой, и я, посоветовавшись с Сэнди, позвонила медсестре. Когда я появилась у Джойс следующий раз, всё уже выглядело нормально.

 

С Джойс комфортно болтать. Моя иностранность её не смущает, она внимательна, вежлива, при том, что по характеру – чистый кремень. Вот так однажды, в присутствии подруги Барбары, приходящей читать по средам, Джойс упомянула о своих мемуарах, а потом и книга нашлась на её полке. Их оставалось две, и я взяла ту, в которую ничего не было вложено. И как-то даже не сразу до неё добралась, но потом оценила, потому что люблю «настоящие истории».

 

Итак, между двух мировых войн, в деревне Липхук, в небогатой семье, собранной из двух половинок, появилось младшее общее дитя. Отцу к тому времени уже было пятьдесят, и, как пишет Джойс, она всегда его помнила старым. Между прочим, он был отставным военным, служил много лет в Индии, воевал в англо-бурскую и очень гордился своим окопным прошлым. К моменту появления Джойс на свет у него было трое подрощенных детей, из которых двое впоследствии умрут от туберкулёза. От туберкулёза умерла и его первая жена. Мать Джойс имела дочь от первого, как считалось, брака. После смерти матери выяснилось, что он был недействительным: «муж» уже имел семью, то есть, развод получился без проблем. Мать Джойс тогда работала на военной базе, и будущий супруг предложил ей стать «домоправительницей». И женился на ней довольно скоро. Старшая дочь матери после рождения сестры постепенно отбилась от рук, рано уехала из дому в Лондон и однажды привела в дом итальянца вдвое старше себя, явного криминала. Впоследствии, навещая семью уже с восьмимесячным младенцем, она, оставив малышку на руках у Джойс, чтобы отлучиться ненадолго, исчезнет навсегда. Девочка вырастет с бабушкой, и Джойс с удовольствием станет возиться с племянницей. Она не раз ещё упомянет, что была избалована родителями – именно она, а не эта малышка. Внучку оставили, потому что порядочные, а Джойс была любимица, parents’ pet.

 

Когда Джойс пошла в preschool (первая ступень, которая тогда, наверное, начиналась лет с 5-6-ти), выяснилось, что она очень плохо видит.

Поездка в соседний город Petersfield к «оптишэну» запомнилась Джойс увлекательным приключением. Толстенные очки, подобранные доктором, восхитительно изменили окружающий мир. Она так и не поняла, отчего мать проплакала всю дорогу домой.

Девочка вернётся в школу, где ей будет велено пропускать уроки физкультуры, и благополучно проучится там до 14 лет. Ещё она освоит разные виды рукоделия, а также станет посещать воскресную школу. Свой путь в христианство Джойс начала сама – родители ей не препятствовали, но и не разделяли её увлечения. Меж тем именно на этой дороге ей встретится немало людей, которые будут помогать в самые трудные минуты жизни.

Джойс предстоит постепенно ослепнуть, но у неё есть мечта: ухаживать и лечить. Она хочет делать это профессионально.

 

В 14 лет английские девочки из бедных семей оканчивали школу и сразу выходили на работу: в прислуги или на кухню. Был, был шанс у Джойс продолжить учёбу, всё в том же Петерсфильде. Одиннадцатилетняя Джойс делает такие успехи, что родителям предложат scholarship (c 12-ти до 16-ти, как я понимаю). Но билеты на поезд, учебники, школьная форма... Нет, семья не  потянет, увы!

Возможно, впоследствии они пожалели, что не дали дочери этого шанса. Шанс получит та самая внучка-племянница, которую малышкой нянчила Джойс. Но это не пойдёт ей впрок, история непутёвой матери повторится, хотя и в более удачном многодетном варианте. Джойс переживёт свою племянницу.

 

Первая должность Джойс в большом благоустроенном доме длилась недолго.

Старшая по кухне, грубая тётка, наорала на девочку за, как ей показалось, недостачную расторопность. Джойс проплакала остаток дня, а вечером отец  забрал её домой. В их большой семье, в жилище без особых удобств с окнами на угольный двор, на Джойс никогда не кричали.

Следующее её место было более удачным (там она также ухаживала за умственно-осталой девочкой, уже нащупывая дорогу к своему призванию), а потом ей и вовсе повезло: она была устроена в семью военного, где Madam, как пишет Джойс, обращалась с ней «with kindness and respect», позволяла жить дома с родителями и посещать по воскресеньям церковную службу.

Если бы не вспышки света в правом глазу, наверное, она бы так и осталась там, под опекой хороших людей. Но отслоение сетчатки требовало срочной операции. В госпитале, где Джойс проведёт несколько мучительных недель, больше всего её будут радовать медсёстры: ловкие, терпеливые, вежливые. Оказывается, вне работы они живут обыкновенной жизнью молодых девушек – с вечеринками и бойфрендами. Но на работе они царят, помогая врачам и облегчая страдания пациентам. Теперь Джойс твёрдо знает, что её место – среди них.

За первой операцией последовала вторая. Доктор прямо сказал, что результат скорее нулевой, состояние будет ухудшаться. Джойс возвращается домой почти без зрения в правом глазу, решительно настроенная отправиться навстречу своей мечте. В данном случае, это один из госпиталей в Лондоне.

Мать в ужасе: она предпочитает вообще не отходить далеко от дома (даже чтобы навестить дочь после операции – это делал отец). Лондон уже бомбят. Джойс ещё нет 17-ти.

 

Не стану подробно пересказывать приключения и злоключения полуслепой девочки, вбившей себе в голову, что она станет медсестрой. Первое место дало ей немалый опыт, но медкомиссия оказалась фатальной. Она вернулась домой, даже приняла предложение поработать разносчицей цветов в местном магазине («старый велосипед ещё жив»), но тут подвернулась возможность попробовать ещё раз в Эссексе, в госпитале от организации «Барнардос». Это христианская организация, всё, вроде, складывается удачно, но незадолго до экзаменов у Джойс диагностируют туберкулёз.

Начинаются новые скитания по госпиталям, с их странными методиками лечения (тогда, например, продували лёгкие), c непонятной перспективой, со слезами родителей. Теперь в ужасе отец: он только что потерял одного за другим старших детей. Туберкулёз (и его лечение) продолжается 9 лет. Я не очень поняла, куда он делся потом.

Где-то в самом начале этого скорбного пути у Джойс начинаются боли в том самом правом глазу. Поскольку зрение в нём практически отсутствует, она поначалу считает это «раздражением». Отец даже успевает схлопотать за свою трубку («вечно у нас во всём была виновата папина трубка»), но реальность оказывается гораздо страшнее. Это глаукома, и первый же офтальмолог настаивает на немедленной операции. Глаз удаляют, и поначалу Джойс даже испытывает облегчение: боль уже стала невыносимой.

Как можно после этого ещё верить в бога? – спрашивают убитые горем родители. А вот так: «Through all the changing scenes of life in trouble and in joy»...

– Я ненавидела мой искусственный глаз, – вспоминает Джойс. – Он казался мне таким ненатуральным... Как я смогу теперь обманывать комиссии?

Но понемногу становится ясно, что большинство людей его просто не замечают. Друзья уверяют Джойс, что она напрасно тревожится. Может, в данном случае хорошую службу сослужили толстые очки...

 

Стоп, сказала я себе в этом месте. Так вот оно в чём дело!

Никто, никто не предупредил меня, даже Сэнди. Я не смотрела в Care Plan (допускаю, там была отражена эта подробность), я не видела НИЧЕГО! Это, похоже, просто не было нужно. Разве что в случае «конъюнктевита».

Как же так? – спрашивала я себя, испытывая скорее уже стыд, чем изумление, ведь мне случалось приходить к Джойс по вечерам. И по утрам я тоже у неё бывала, хотя нечасто. Да, она всегда сама оставалась в ванной и очень редко разрешала помочь себе с переодеванием... Но глаз! Он же должен был где-то находиться! Господи, какая же я идиотка!

Сколько ей было тогда – лет 20 с небольшим? Год за годом, день за днём, каждое утро слепая женщина вставляет себе свой искусственный глаз... Зачем? Наверное, чтобы выглядеть достойно.

Это очень важно, господа – выглядеть достойно.

 

Далее – очень коротко, уже без подробностей.

Возвращение к «Барнардос». Возможность получить тренинг. Экзамен. Успех! Джойс – state nurse, теперь она много лет будет работать – обычно с детьми, чаще с маленькими.

Госпиталь в Haslemere. Это очень близко от Липхука, и Джойс рада возможности чаще навещать родителей: отец уже довольно плох здоровьем, мать сильно постарела. Она дружит с младшей единокровной сестрой, та уже замужем, и впоследствии её дети примут участие в судьбе Джойс, когда она вернётся в Липхук навсегда.

В один злосчастный день симптомы отслоения сетчатки возвращаются.

Тут и обнаруживается, что многие годы Джойс работала в таком вот состоянии – и хорошо работала! Ей преподнесут награду, сделают о ней передачу на радио и отправят в Липхук, в родительский дом, готовиться к полной слепоте. Ничего другого ей не остаётся.

Некая женщина, Брини, в прошлом учительница для слепых, помогает Джойс на первых порах. Зная, что Джойс не хочет оставаться без работы, рассказывает о школе для слепых физиотерапевтов в Лондоне. Но интервью не заладилось – Джойс слишком подавлена. Однако появляется новая идея: Torquay, Wales. Школа для слепых и слепнущих, где Джойс сможет приобрести необходимые навыки и профессию. Того же физиотерапевта, например.

Джойс колеблется – она уже освоилась в Липхуке, навещая знакомых с палочкой и постепенно приобретая уверенность. Но она принимает решение ехать. Брини поможет ей добраться до места.

Отец умер незадолго до этих событий. Испуганная мать провожает Джойс на поезд – вернее, плачет, стоя в дверях дома. Джойс чувствует себя ужасно. Друзья подбадривают её, подшучивая, что, может, она, наконец, найдёт себе подходящего мужа.

Я – карьерная женщина – заметит потом Джойс, – и никогда не хотела мужчину в своей жизни. Ей около сорока, она едет туда, где в последний раз увидит солнечный свет, одна, оставив дом, друзей и мать, с довольно смутными перспективами на будущее, с чувством глубокой вины, едва примирившись с потерей того, что считала смыслом своей жизни.

Где-то через год она выйдет замуж, совершенно счастливо, устроив весёлую свадьбу в родном Липхуке. На чёрно-белой фотографии мы видим стройную улыбающуюся Джойс в длинном платье (наряды подбирали долго, всей женской компанией во главе с невестой). Глаз, правда, заметен – но для Гарольда, мужа Джойс, вряд ли это имело значение. Он и сам из плоховидящих (был инструктором в вышеупомянутой школе), уроженец Уэльса, отличный парень, soul mate, на четыре года младше Джойс – прекрасная пара.

Какое-то время супруги жили с родителями Гарольда. Потом он получил работу, и они с Джойс перебрались в другой город. Джойс стала посещать местную церковь (однажды её даже попросили вести службу!), появились друзья среди соседей. К её слепоте уже все привыкли, она не мешает общению, как настаивает Джойс. Оставалось последнее.

Через два года после свадьбы ликующая Джойс известила свою мать, что они с мужем ждут ребёнка.

 

Местный GP был встревожен. Анамнез не располагал к особому оптимизму, опять же возраст: 41 год. Я и сама всё понимала – отмечает Джойс, – но это никак не повлияло на моё решение. Единственное, на что она впоследствии согласится – это кесарево сечение: возможные осложнения во время родов могут неблагоприятно сказаться на здоровье ребёнка.

Сочувствие случайных попутчиков в транспорте при виде немолодой слепой беременной вызывало у неё усмешку. Она точно знала, что справится.

 

Пока малыш не начал передвигаться по дому, проблем не было почти никаких. В дальнейшем помогали соседи, по выходным включался муж.

Проблема, которой они боялись и ждали, появилась с первым книжками, которые мальчик держал слишком близко к глазам. Можно было какое-то время уговаривать себя, что это он подражает отцу. Но визит к доктору был неизбежен.

К удивлению и даже возмущению Джойс врач предложил после осмотра мальчика остаться наедине с Гарольдом. – Ерунда! – отмахнулся тот потом, – зачем-то ему понадобилось осматривать ещё и меня.

Джойс гложет страх, что сын унаследовал её проблемы со зрением. Нет, объявляет доктор, от вас он не унаследовал ничего плохого. К сожалению, проблемы со зрением есть, и они унаследованы от отца: у него синдром Морфана.

Я не знала об этом синдроме. Он связан с дефектом соединительных тканей, оказывая влияние на то и это; довольно часто на зрение. Причём, у Гарольда всё было не так мрачно незадолго до того, как он стал инструктором в школе для слепых. Однако самая большая опасность – это сердечно-сосудистая система. Риск аневризмы аорты.

 

Малыш носит теперь бифокальные очки, а родителям рекомендуют подумать о специальной школе. Но они категорически против: сын должен иметь свой шанс жить нормальной жизнью. Он справится!

И он не подвёл. Помимо ограничений в занятии физкультурой, мальчик учится как все дети, и очень скоро продемонстрирует незаурядные способности, особенно в математике. Ещё один переезд позволяет перебраться в более удобное место для семей с детьми – на этот раз куплен собственный дом!

Джойс предлагают попробовать завести собаку-поводыря. Всё получается отлично: теперь она сама отводит сына в школу, где появление лабрадора Брамбл вызывает оживление среди детей и родителей. Жизнь налаживается, и Джойс даже, по наводке мужа, устраивается работать на телефонном коммутаторе.

Ну кто мог предположить, что Гарольд умрёт от разрыва аневризмы аорты, внезапно, в 49 лет? Оставив слепую вдову с маленьким сыном.

 

Джойс выжила. Помогли её собственная несгибаемость, вера и многочисленные друзья. Они с сыном оставались в Уэльсе до тех пор, пока молодой человек не получил место в университете. Было ясно, что по окончании учёбы он вряд ли найдёт работу возле дома. Джойс решает возвратиться в Липхук.

 

Переезд был большим делом: пока нашли подходящую квартиру, пока привели её в должный вид и перевезли вещи...  В основном всем занимался сын. В новой квартире (той самой, куда уже приходили мы) не разрешалось держать собаку-поводыря – под предлогом близости от дороги, что, на мой взгляд, чистый бред (расположение дома прекрасное, дорога достаточно далеко, и она не очень нагружена). Но Джойс как раз недавно схоронила свою вторую, горячо любимую Джолли, и приняла решение согласиться на это условие.

Собственно, всё.

Она останется в этой квартире на долгие годы: с вязанием, радио, пианино, очевидно, купленном сыном (Джойс стеснялась играть при нас – ведь её не учили), а так же родственниками, новыми друзьями, церковными службами...

Сын женится, постепенно появятся трое внуков. Кстати, все трое очень музыкальны, хотя только средняя из них, девочка, продолжила образование в Королевской Академии в Лондоне. Мальчики пошли по технической части.

На фотографиях мы видим их всех: сын, тогда ещё помоложе, на какой-то горе (подтянутый, спортивный – видимо, он следит за собой). У него толстые очки, как и у жены, но Джойс говорит, что зрение ему хорошо подправила современная хирургия. Думаю, и за сердцем сейчас присматривают гораздо эффективнее.

Старший мальчик похож на деда, а девочка тонкими чертами лица немного напоминает Джойс, только волосы у неё материны: красивого медного цвета.

 

Я заскочила к Джойс этим летом, немного волнуясь, как там – зимой она чувствовала себя неважно. К моей радости, Джойс оказалась в порядке. Мы поболтали, я поблагодарила её за книжку. – Я вот думаю, не написать ли продолжение, – сказала Джойс, – хотя память у меня последнее время не очень...

Потом пришла незнакомая пожилая дама, вынула из духовки еду. Джойс похвасталась: смотри, она читала мою книгу! И стала извиняться – пора было обедать. Я заверила её, что только на минутку, может как-нибудь ещё, в другой раз...

Конечно, заходи, – ответила Джойс. Буду рада тебя видеть.

 

6.10.2016