ТАТЬЯНА ТОВАРОВСКАЯ

НОГА

 

Флетчер Хаус в Липхуке – наверное, самый большой блок для тех, кому за.

Там у нас проживало немало клиентов, но Роберт оказался для меня первым. Я ещё только набирала свой пакет, и это было нервное время – куча нового народу, со своими адресами и рутиной.

Липхук – маленькая деревня, в чём есть преимущество для пачки получасовых вызовов без пробелов. Особенно здорово, если несколько человек живут рядом, лучше – в одном здании. Впоследствии я оценила Флетчер Хаус, но тогда я ещё только привыкала к нему, к недостатку парковочных мест и необходимости просить отпереть дверь через переговорное устройство. Кода для попадания в здание нам почему-то иметь не полагалось. Если клиент не откликался (например, будучи глухим), полагалось звонить дежурному и говорить пароль. Не «камон», не «факоф», а «извинитемыоттуда-но-нампарольнедают». Несколько лет оно работало, а потом перестало. Но, спасибо доброй Сэнди, я тогда уже знала код.

 

Роберт отпирал сам. Первый раз я шла к нему в некотором напряжении:  офис тогда ещё выдавал «краткий курс» по клиенту, и на страничке было чётко напечатано: «одна нога ампутирована». Я готовилась увидеть культю. Роберт оказался не слишком старым мужчиной с коротко стриженной круглой головой и сигаретой в зубах. Ноги у него были две.

Правда, одна из них не работала после инсульта, как, собственно и вся половина тела. Моя попытка объяснить в офисе, что ноги таки в комплекте, и надо бы внести коррективы в файл, встретила недоверие.

 

Большую часть времени Роберт проводил в кресле. Он курил и смотрел боевики. Наверное, у него были боли. Инсультную ногу полагалось засовывать в эластичный носок, а также принимать кучу таблеток. И не курить. Насчёт алкоголя не знаю, наверное, это тоже было вредно, но Роберт закупал вино ящиками. Там я научилась открывать бутылки – до этого их всегда открывал в моей практике кто-нибудь другой. Сигареты у него тоже не переводились. Покупала всё для него Соня. Её координаты были вписаны в Care Plan, с пояснением «гёрлфренд».

Вот вам такой расклад: имеется Соня, женщина тоже нестарая, живущая, видимо, в том же блоке, но не с джентльменом, отдельно. Она покупает необходимое, готовит время от времени еду, иногда вывозит джентльмена погулять (сама видела Роберта, сидящего в машине, он улыбнулся и помахал мне рукой), прибирает, может в любой момент связаться со службами – ну ни клад ли? Не каждому даже с парой полноценных ног выпадает такая удача.

Однако Роберт был скорее человеком хмурым.

Говорил он мало, мог и нагрубить (кажется какую-то девочку послал подальше) и без энтузиазма встречал всё, что называется personal care. У меня особых проблем не возникало, кажется, мне благоволили, но не оставляло ощущение, что предпочли бы вместо меня увидеть кого-нибудь из наших ребят. Вечерами я старалась подольше возиться на кухне – в закутке, частично отгороженном от Роберта стенкой. Если накануне бывал обед с Соней, мне доставалась щедрая гора посуды и противней, но чаще там было мало работы, и я маялась, потому что настаивать на других услугах было бесполезно. Сама же Соня деликатно не появлялась в кэрэрские часы.

Впрочем, однажды я застала её за работой: она вешала на стену партию картинок, изображавших животных: белочку, ёжика, оленя и пр.. Таких как бы металлических, с процарапанным рисунком, отливающим серебряным блеском, прелесть. Роберт молча следил за процедурой тяжёлым мужским взглядом, и я подумала, что невозможность уйти у него самая что ни на есть буквальная. Потому что такая нога: вроде, и есть она, но при этом как бы и нет.

 

Постепенно Роберту становилось всё хуже. Лёгкие не работали, он едва передвигался и предпочитал оставаться в своём кресле. Спальня со специальной кроватью и аккуратно развешенными в шкафах рядами трикотажных штанов, свитеров и маек, пустовала. Пару раз его забирали в госпиталь, потом возвращали с запретом курить и пить алкоголь. Какое-то время он соблюдал диету, оживал, но потом всё продолжало двигаться по заданному маршруту.

​